Зохар вымученно улыбнулся.
— О, какой был вечер! Я до сих пор ощущаю вкус пены первого «Руде Браво», слышу, как этот самодовольный Драмгул предлагает «наладить отношения» совсем не подходящей женщине, помню, какое у него было лицо, когда он зализывал раны в туалете на станции Метро! Хорошее для нас было время, правда, Ди? А раз нам было так хорошо вместе, ты же придешь на помощь старому другу? А помощь ему так нужна!
— Конечно, конечно, нет вопросов, я тебе помогу. Но, насколько я вижу, тебе особенно нужно провести денек в парилке у Диггори, пройти курс у косметолога, прибарахлиться у Кобека, а потом подзаработать в конторе у Копперноба. Я-то сомневаюсь, что смогу обеспечить тебе больше, чем прокат полотенца у Диггори.
— Черт тебя возьми, не смотри на меня! Я же сказал, я беспокою тебя только потому, что Милагра в хреновой ситуации.
— И что у нее случилось? Неужели ты не удовлетворяешь ее в постели? Помнится, в тот вечер она по полной программе искала утешения у меня…
— Смейся, если хочешь. Только твои шутки не изменят того, что Милагра подсела на героин и не слезает уже много дней.
Диего бессильно опустился на стул.
— Нет… Как это произошло?
Зохар обреченно пожал плечами:
— А как это происходит со всеми? Попробовала, понравилось. А скоро обнаружила, что не может без этого жить.
— Не знаю… Не знаю, что сказать. Я еще никогда не встречал никого, кто пробовал бы героин.
— Теперь встретил. И, кстати, не могу тебя с этим поздравить.
— А ты тоже… подсел?
— Нет, слава Рыбачкам. Но мне кажется, ты не прав, если говоришь, что не знаком ни с кем из героинщиков. Ты ведь дружишь с этим музыкантом, Прагом, так?
— Да. Так ты хочешь сказать?..
— Меня так сориентировал мой знакомый. Я рассчитывал, что ты сведешь меня с ним, и он сможет мне продать дозу, которой хватит, чтобы на несколько дней успокоить Милагру.
Диего склонил голову набок и стукнул себя по лбу, словно эти действия могли помочь ему освоить новую информацию.
— А твой знакомый… Он больше не снабжает тебя?
— Отрава прибывает на Поезде или на Корабле, а поставок не было уже несколько недель.
— А ты не можешь съездить на Метро к источнику, не знаю уж, где он?
Зохар невесело рассмеялся:
— Источник! И в самом деле, где он? В каком Районе? Сколько миллионов Кварталов отсюда? Я знаю об источнике не больше того, что ты знаешь о том, откуда поступает твоя писчая бумага! Кто производит нашу одежду, в каком Квартале водятся коровы, куры и овцы, какой Район поставляет овощи или вино, обувь, губную помаду? К нам все товары привозят Поезда или Корабли, и мы с радостью их принимаем, охотно компенсируем этой возможностью — приобретать то, чего нам недостает — нашу неспособность производить все у себя. Вот только подобная система оставляет нас заложниками наших неведомых поставщиков. А сейчас по их прихоти моя девушка умирает.
Диего поднялся на ноги.
— Ладно, ладно, избавь меня от лекций по макроэкономике. Я — профессиональный Космогонический Выдумщик! Я знаю, насколько наш мир безумен, насколько непостижимы его основы. Я порождаю десяток чужих миров перед завтраком! Так что давай нанесем визит Рамболду Прагу.
Розыски музыканта во всех местах, где тот имел обыкновение зависать, затянулись за полдень. В студии, где зачастую рождались импровизации Прага, их захватил в силки серьезный молодой технарь, которому захотелось посветить их в детали некоторых усовершенствований оборудования, призванных преодолеть эфирные ограничения неясного происхождения и расширить сферу вещания станции до более сотни Кварталов. Диего и Зохар не без труда высвободились из пут этого зануды и принялись за исследования других точек: плавательный бассейн Роклиффа, где Праг часто демонстрировал свое спортивное мастерство; бар «Коркорвадо», где собиралась экзотическая публика; квартира трубача в Гритсэвидж-875, над «Деликатесами» Мокко Бозефуса. И нигде ни следа.
Во время последней остановки они зашли к Бозефусу, где заказали солонину с кислой капустой — весьма необходимый им обед, за который заплатил Диего. Не будучи в силах связаться с неуловимым Прагом, друзья могли только догадываться, что он, страдая от того же кризиса, что и Милагра, либо залег на дно где-то в Гритсэвидже, либо воспользовался своим преимуществом в знаниях и отправился в другой Район, сколь угодно отдаленный, где запасы героина побогаче.
И Сезонное Солнце, и Дневное Солнце совершали свой путь по нижнему квадранту своего невидимого круга, когда друзья наконец признали поражение.
Нервы Зохара были напряжены до крайности, чего Диего никогда раньше не замечал за своим обычно беззаботным другом.
— Что нам делать, ну что нам делать? Говорю тебе, она скоро умрет. У нее не хватит сил, чтобы забросить это зелье. У нее уже руки плохо действуют…
— Успокойся, да успокойся же!
Диего подхлестнул свою сообразительность и был вознагражден появлением последней отчаянной надежды. Он содрогнулся при мысли о том, что собирался предложить, ему было почти нехорошо от стыда, но в споре двух противоположных полюсов понятия о долге решающую роль сыграло жалобное выражение лица Зохара.
— Идем со мной. Нанесем светский визит моему отцу. Не спрашивай зачем, просто иди со мной.
Далеко от жилища Гэддиса Петчена Зохар и Диего вошли в ближайшую станцию Метро (входы на станции чернели через каждые пять Кварталов), на платформу в сторону Центра — длинную, вымощенную кафелем эмблему пыльной скуки. Сначала Зохар и Диего стояли молча в ожидании одного из часто проходивших экспрессов, затем Зохар заговорил:
— Помнишь, как я пытался выяснить длину города?
— Да, помню.
— Я пришел сюда в три часа ночи с банкой краски и кистью. Тайком от машиниста я пометил последний вагон своим именем, буквами в фут высотой. А потом устроился на скамейке и принялся ждать. Раз за разом прибывали новые цепочки вагонов. Я проверял, есть ли на последнем вагоне моя надпись. Я питался шоколадом и содовой из торговых автоматов. Через несколько дней ты принес мне сандвичи. Я дремал в промежутках между поездами, но всякий раз просыпался, когда они подъезжали. Я уверен, что не пропустил ни одного экспресса. Ты помнишь, как долго я продержался?
— Две недели.
— Правильно. И я так и не увидел свою пометку.
— Рабочий смыл твою надпись. Или вагон вывели из эксплуатации. Или в каком-нибудь депо его перевели на противоположную линию, так что надпись оказалась с другой стороны.
Зохар утомленно улыбнулся.
— Двенадцать лет назад ты уже предлагал мне эти объяснения, и тогда я их не принял. Нет, эти вагоны все еще ехали через наш неизмеримый Город через целых две недели. В этом я убежден. И тогда я по-настоящему испугался. Огромность нашего существования ошеломила меня. С тех пор я уже не был прежним. Я умел хорошо держаться, но в то время что-то вторглось в меня.
В этот момент подъехал экспресс, Диего и Зохар вошли в вагон, сделавшись частичками разнородной смеси таких же, как они, пассажиров — рабочих, бизнесменов, домохозяек, детей. Все они были похожи на вишни в пироге.
Зохар заговорил снова:
— Знаешь, бывает, я просыпаюсь с чувством, что мое имя все еще движется по этим рельсам, и я не увижу его до самой смерти.
Дерево перед домом, в котором прошло детство Диего, пышно зеленело, но на нем не было ни намека на весеннее цветение. Диего, воздерживавшийся от визитов к отцу уже целый месяц, испытывал и вину, и облегчение. Он не застал цветы, если таковые были.
Остановившись возле двери Петчена, Диего сказал:
— Постарайся занять старика разговором, пока я буду доставать то, что нам нужно. Мы сможем уйти достаточно скоро.
Зохар как будто утратил самообладание в преддверии встречи с Петченом-старшим.
— Я так ясно вижу твоего отца в расцвете сил. Он такой стройный, энергичный. Да, злоязычный. Но он представлял резкий контраст с моим отцом — рыхлым, пропитанным алкоголем. Он действительно настолько сдал сейчас?
